А вот по аниме Х

      Цветение сакуры мимолетно и пленительно. Субару чувствует, что каждый лепесток придает какую-то загадочную гармонию этому миру, очаровывая и опьяняя сердце божественной чистотой. Он любит стоять под деревьями, растворяясь взглядом в розовом шелке цветков, теряясь в мыслях и воспоминаниях, медленно проплывающих где-то по краю сознания. Мягкие солнечные лучи согревают его своим теплом и играют бликами на белой ткани длинного плаща, легкий ветерок приятно ерошит волосы. Субару дышит полной грудью и прикрывает глаза, как будто желая замереть, навсегда остаться в этом чарующем мгновении.

            Он окутан спокойствием, которое так редко теперь посещает его.

            Только в те дни, когда расцветают сакуры на улицах города…

            - Сейширо, - выговаривают губы, отвыкшие от этого имени.

            На раскрытую ладонь плавно опускается розовый лепесток.

            Субару.

            Ты еще вернешься, чтобы сказать ему «прощай».

            Колени подгибаются, и он опускается на траву, заслоняя рукой лицо. Воспоминания – слишком тяжелый груз на сердце, но порой, кроме них, ничего больше не дает силы жить. Почему он знает так мало и помнит так много? Жизнь похожа на мозаику, только в его случае она нескладная и незаконченная, дотянуться от одного кусочка до другого нельзя, не потеряв частички своей души. Субару думает, что это неправильно и так не должно быть, - но Сейширо бы, пожалуй, нашел внутреннюю логику даже в этом неразрешимом противоречии. В мире царит красота и гармония, что бы ни говорили по этому поводу разбитые сердца и разрушенные жизни.

            Мир кружится в танце вместе с опадающими лепестками сакуры.

                                                           *          *          *

                       

            Но когда сакура отцветает, Субару поднимается по ступенькам к дому Фумы. Долго стоит, прислонившись спиной к стене, в ожидании, пока дверь откроется, потом заходит внутрь и снимает белый плащ. Его пальцы холодны, а сердце бьется нарочито медленно, сжимаясь в груди и расслабляясь…  В комнате горит свет, на столе – открытая бутылка крепкого вина и два бокала. Субару здесь ждут, насколько возможно ждать того, кто обязательно придет, при этом проклиная себя за то, что продолжает приходить – и он это знает, и даже отчасти благодарен за это подобие домашнего уюта.

            - Сегодня прохладно.

            Фума сидит на диване с раскрытой газетой в руках и лишь слегка поворачивается в его сторону, кивая.

            - Знаю. Можешь, для разнообразия предложить тебе горячего чаю? – с легкой улыбкой спрашивает он.

            Субару отрицательно качает головой.

            - Нет, не надо.

            Он редко пьет чай, потому что размеренность чаепития скорее под стать времени цветения сакуры. Сейчас Субару не может держать в руке маленький стаканчик и потягивать горячий ароматный напиток, поэтому он наливает себе полный бокал вина и залпом осушает его, а потом закуривает сигарету. Фума не возражает: он даже специально поставил пепельницу на столике.

            Колечки дыма поднимаются к потолку, Субару садится на диван рядом и шумно вздыхает.

            - Я чертовски устал, - как бы вскользь замечает он.

            - Много работы?

            - Хватает.

            - Сочувствую, - снова улыбается Фума.

            Субару не смотрит на него: он уже привык, он как будто кожей ощущает эту улыбку. Фума всегда ведет себя одинаково, но и сам он тоже не стремится привнести разнообразие в эту непонятную игру. Какой в этом смысл? Ничего уже не изменится. Силы их желания всегда будет недостаточно, чтобы повернуть время вспять – или даже просто начать иную жизнь.

            «Просто ты не умеешь по-настоящему желать», - говорит иногда сам себе Субару, а потом вдруг понимает, что это мог бы сказать ему Камуи, но Камуи нет, и слова повисают в воздухе невысказанными.

            Вероятно, Фума думает о том же, но никогда не произносит этого вслух. Субару остается лишь догадываться о его мыслях, хотя едва ли он утруждает себя подобным. В сущности, ему нет дела до того, что у Фумы в голове. Только в груди. Там, где сердце.

            Если бы техники клана Сумераги позволяли, Субару вытащил бы его наружу. Бьющееся и живое, оно лежало бы у него на ладони, обжигая кожу горячими струйками крови, а он смотрел бы на этот вздрагивающий комочек плоти, затаив дыхание, и пытался увидеть и понять. Почувствовать.

            Камуи.

            Ты действительно знаешь секрет того, как остаться жить в чужом сердце?

            Но тогда… почему?..

            Ему больно в груди так, как будто это себя он рвет изнутри, перерезая артерии и вены. Он бы задохнулся, если бы рядом не было Фумы. Поэтому он здесь, когда отцветает сакура. Ему попросту негде больше быть.

            - Завтра куплю другое вино, - морщится Фума, отставляя в сторону почти полный бокал. – Не понимаю, как ты можешь пить такое. Сплошной алкоголь.

            Субару пожимает плечами.

            - Какая, в сущности, разница?

            - Ты прав, никакой, - смеется Фума. – Абсолютно никакой.

            У вина нет вкуса, как нету запаха у табака, и нет ни жизни, ни дыхания ни в чем, происходящем здесь.

            - Пойдем.

            До порога спальни ровно восемь шагов, и Субару по привычке отсчитывает каждый. По пути он тушит сигарету в квадратной пепельнице и перекладывает небрежно брошенную газету с дивана на столик.

            Ему хочется быть слепым на оба глаза и не видеть ничего этого.       

            Когда сакура отцветает, душу всегда наполняет особенная, светлая печаль. Но у Субару она оттенена чем-то щемяще болезненным, миндально-приторным и вязким. Он не в состоянии подобрать слов, чтобы объяснить самому себе, почему не может сберечь красоту в своем сердце и растворяет ее в кровавых красках.

            Субару презирает себя за то, что не отталкивает руку Фумы, берущую его за подбородок и поворачивающую его лицо к свету. За то, что принимает его сухие, ненасытные губы, покрывающие шею грубоватыми поцелуями, в которых нет ни капли страсти или желания. Презирает себя за то, что день за днем и год за годом покорно опускается на подушки, позволяя раздевать себя и овладевать собой человеку, которого хочет разорвать на части, уничтожить, разбить. Но в глазах Фумы ненависти нет точно так же, как и любви, и Субару в отчаянии кусает губы, ощущая болезненное проникновение в свое тело – но ничего, ничего не делает, чтобы остановить это. Он не может сопротивляться тому, за чем сам сюда пришел.

            Прижатый к постели горячим телом, вдыхая запах чужого пота, Субару мучительно пытается понять, что же так любил в Фуме Камуи, ради чего отдал свою жизнь этому странному человеку. Он размышляет вновь и вновь, но все чаще приходит к выводу, что ответа на этот вопрос не существует, как нет рядом и Камуи, который мог бы снова просто взять его за руку и отвести черноту ночи.

            Фума тянет за волосы, запрокидывая его голову, и довольно сильно сдавливает зубами кожу на шее. Субару покорно подчиняется, позволяя делать с собой все, что тому заблагорассудится. Ему хочется ощущать в ладонях шелк розовых лепестков. Остальное не имеет значения.

            Иногда ему снится, что огромные крылья Камуи закрывают собой все небо. Руки Камуи прижимают его к груди, защищая и оберегая, и земля где-то внизу кажется невыносимо крошечной и далекой. Субару тянется к нему и боится его, потому что в глубине души знает, что именно Камуи – источник его боли.

            Так не должно было быть. Как же случилось, что кружащиеся в воздухе обрывки цветков превратились из пытки в утешение?

            «Твое сердце ранено, как и твои глаза», - улыбается ему Камуи, унося его в бесконечность.

            Субару поворачивает голову на подушке и смотрит на сияющую в небе луну. Его глаза были бы полны слез, если бы он еще был способен чувствовать то, от чего хочется плакать.

            Все закончится, все. И даже несколько дней цветения сакуры, его последний яд и последнее спасение от чудовищной боли, тому не помеха.

            - Камуи, - неслышно произносят его губы, эхом повторяя дыхание Фумы.

            Воздух дрожит и лунные блики отражаются в зеркалах.

            Это не обреченность, Субару. Просто это все, что у тебя осталось…

            Он отдал был душу за то, чтобы Камуи не был каждой частичкой этого мира, в котором ему суждено было жить в одиночестве. За то, чтобы само существование не было вечным напоминанием о том, что Камуи есть, и Камуи рядом, и его даже можно коснуться – но нельзя сжать в ладони его длинные пальцы и не отпускать, никогда, никогда… Субару страшно от этой чудовищной невозможной близости, от самого драгоценного желания, вложенного в сердце другого. Все закончится, все. Но ему хочется дожить до следующего цветения сакуры – а значит, еще год он будет приходить в дом Фумы и ощущать прикосновения его холодных рук.

            «Смотри, Камуи! Смотри».

            А небо взирает на землю со спокойной мудростью, и в загорающихся в черноте звездах Субару чудится насмешка над его болью. Он закрывает глаза и старается не думать.

            - Послезавтра будет третий год с тех, пор как… - начинает Фума и умолкает на полуслове. – Ты… придешь?

            Придет ли он?

            «Как будто ты когда-нибудь отпускал меня… Камуи»

            Субару чуть улыбается одними губами.

            Он будет здесь всегда, кроме…

                                                           *          *          *

            Когда лепестки сакуры кружатся в воздухе, он гуляет по аллеям парка в Киото. Ему нравится этот старинный город с узкими улочками и невысокими домами, в нем царит какая-то особенная, почти волшебная атмосфера, а еще здесь невероятно легко дышится, и Субару иногда прикрывает глаза, подставляя лицо солнечным лучам и дуновениям свежего весеннего ветра. Где-то высоко среди ветвей деревьев трещат цикады.

            Он поднимается по лестнице к древнему храму, стараясь ступать неслышно, боясь нарушить хрупкое очарование природы; полы его плаща слегка развеваются, едва задевая ступеньки. На несколько минут останавливается перед входом, омывая руки из маленького ковшика; прозрачная вода стекает холодными струйками между белых пальцев. Трещины в камне поросли коротким зеленым мхом, и ему нужно пройти еще сто двадцать семь шагов.

            У Субару кружится голова.

            Невозможно сделать счастливым каждого.

            Камуи должен был избавить его от наваждения кружащихся в вальсе розовых лепестков. Камуи должен был стать дыханием и светом. Но, возможно, ангелы-хранители ничем не отличаются от ангелов смерти. Временами Субару кажется, что глаза Камуи слишком похожи на глаза Сейширо, и он готов кричать от отчаяния – но, конечно, только не здесь,  где лишь звон маленьких колокольчиков дрожит рябью на воде.

            Здесь ему хорошо и спокойно, как нигде больше на земле. Сюда он приходит, чтобы пройтись по аллее за храмом, которую с двух сторон обрамляют деревья сакуры. Но пока – еще целых восемьдесят пять шагов воспоминаний, тревожных и ярких, полных вопросов без ответов и того, что любой ценой хотелось бы изменить. Субару чувствует, что с каждым пройденным метром его душу покидают темные картинки, покидают одна за другой – поэтому у него есть силы продолжать свой путь, постепенно окунаясь все глубже в умиротворение храма и дыхание неба.

            - Подожди меня… - шепчет он, сам не зная, кому.

            Сейширо всегда ускользал, не позволяя даже на миг услышать биение его сердца. И Камуи – был ли он рядом или это только иллюзия, плод собственного больного воображения? Но все-таки Субару знает, что такое близость, вовсе не благодаря Фуме, с которым проводит каждую ночь. А кто именно научил его этому – Сейширо или Камуи – в сущности, не так уж важно.

            Сорок восемь шагов вокруг аккуратно подстриженного газона с причудливой формы валунами на зеленой траве. Под ногами хрустят мелкие камушки и песчинки. Субару проводит кончиками пальцев по бамбуковой ограде, кожа приятно соприкасается с гладкой поверхностью дерева. Он скользит по течению с тех пор, как очнулся, живой по чужому желанию – по чужой прихоти, не в силах воспротивиться воле того, кого уже нет в этом мире, и кому он был предан до конца. Но возродиться и жить – не одно и то же, Камуи. Задумывался ли ты об этом? Пятнадцать шагов до того кусочка земли, который усыпан розовыми лепестками, а Субару думает о том, что он хотел бы сейчас увидеть осень, и красные листья кленов, и улетающих в дали перелетных птиц. Но осень – пора расставания, а ему уготована новая встреча, и, какие бы пути он ни выбирал, ему всегда приходилось идти только вперед. К тем, кто неминуемо ждет его за полосой вечности.

            - Я отсчитывал секунды, - признается он вслух.

            Сейчас для него не существует больше городов и машин, не существует людей с веселыми и печальными лицами, не существует веры и неверия. Когда ноги ступают на ровный камень аллеи, сердце на миг замирает – и Субару уже не помнит, что еще накануне вечером он выходил из дома Фумы с остекленевшим взглядом и пустотой в груди. Он думает о том, что в мире нет большей реальности, чем уходящая вверх дорожка с невысоким бордюром и сказочно прекрасными деревьями, роняющими розовый цвет. Субару дышит полной грудью и делает шаг – первый из тех, которые он не будет считать.

            «Так тебе еще не надоело расхаживать по этой аллее?» - с добродушной насмешливостью интересуется в его голове голос Сейширо.

            Субару прикасается к тонкому стволу цветущей сакуры, и теплые пальцы Камуи накрывают его ладонь.